чтение в тойре за 10 минут до полуночи

В 1678 году был опубликовал трактат “Большое зеркало Иродо”, излагавший поведенческий кодекс служительниц Иродо, “Любовного пути”. В Японии к морали относились серьезно, без нее не могло существовать ни одно сословие: у самураев – Бусидо, у куртизанок – Иродо. В трактате обозначены пять степеней синдзю, под каковым в XVII веке понимались “доказательства любви”. К этому средству жрица любви должна была прибегнуть, чтобы продемонстрировать, до какой степени ее сердцу дорог возлюбленный. Первая ступень – татуировка (ну, это, впрочем, знакомо и нам, хотя в большей степени распространено у подростков, матросов и уголовников). Далее по возрастающей следуют обрезание волос, написание любовной клятвы, обрезание ногтей и наивысшее из неистовств – отрезание мизинца. О самоубийстве в трактате ни слова. У средневекового писателя Ихары Сайкаку в первой истории знаменитого цикла “Пять женщин, предавшихся любви”, описан сердцеед Сэдзюро, у которого в девятнадцать лет уже была собрана коллекция из нескольких тысяч клятв и целая шкатулка с обрезанными ногтями влюбленных девушек.




“Ложное синдзю” для Запада не новость. Случалось ступать на эту скользкую (от крови) дорогу и писателям. Правда, женщину, которая не желает соединяться с влюбленным в смерти, убить оказывается не так-то просто. Во всяком случае, такому нескладному существу как литератор. Французский писатель Эрнст Кордеруа (1825-1862) решил уйти из жизни вместе с женой, гонялся за ней по саду с пистолетом, но догнать не сумел и был вынужден умереть в одиночестве. Упомянутый чуть выше Иван Игнатьев тоже не хотел погибать один – после первой брачной ночи набросился на жену с бритвой, однако она вывернулась, и тогда он перерезал себе горло. И уж совсем некрасивое синдзю получилось у Такэути Масаси (1898-1922), японского публициста и критика, который неудачно посватался за девушку из консервативной семьи, ответившей несолидному человеку отказом. Такэути хотел зарезать себя и свою любимую, но та проявила ловкость и убежала, после чего несостоявшийся жених в бешенстве убил ее родителей, а потом себя.


И если наши мертвые тела –
Добыча коршунов…
Я верю,
В загробном мире наши две души
Сольются в странствии одном.
И в ад, и в рай
Войдем мы вместе, неразлучно.
Тикамацу Мондзаэмон. “Самоубийство влюбленных на острове Небесных Сетей”

(no subject)

когда платишь за интернет по трафику

то думаешь об adsl как невыездной диссидент о загранице

ты можешь скачать весь мир

все небеса

все звуки
и все слова

хлынут к тебе в сумерки


страна в которой интернет-роскошь,а не средство связи
это государство спасающее своих пользователей от мучительного изобилия
оставляя их в неведении виртуального аскетизма- как утомителен всякий избыток,порожденный не самим собой

чтение в тойре после пения караоке

Артур Кестлер (1906-1983) и его жена Синтия, по возрасту годившаяся автору “Полуденной тьмы” в дочери. Мертвый Кестлер был обнаружен сидящим в кресле с бокалом коньяка в руке. Синтия лежала на диване, рядом на столике - бокал виски. В пишущей машинке торчала записка для горничной с просьбой вызвать полицию


Писатель был стар и смертельно болен: болезнь Паркинсона, лейкемия, расстройство речи, галлюцинации. При вскрытии в паху обнаружили метастазную опухоль. Синтия была молода, здорова и полна сил. Кестлер оставил письмо, адресованное друзьям. Оно было приготовлено еще за 9 месяцев до смерти. К последнему шагу писатель готовился основательно - привел в порядок дела, вступил в общество “Экзит” (“Общество за право умереть с достоинством”), где его проинструктировали, как нужно правильно, наверняка уходить из жизни. Судя по письму, Кестлер собирался умереть один (“…я не могу не думать о боли, которую причиню моим немногим еще живущим друзьям и прежде всего моей жене Синтии”), однако она рассудила по-своему. Утром того самого дня отвезла на усыпление собаку, к длинному письму мужа сделала короткую приписку: “…Я не могу жить без Артура, хоть у меня еще и остаются внутренние силы”. Свидетелей их последнего объяснения нет, а может быть, никакого объяснения и не было, и Синтия приняла барбитурат, когда муж уже потерял сознание

(no subject)

наконец то увидел эту синьору



из за которой Чезаре Павезе покончил с собой в номере туринской гостиницы.

написав последнее стихотворение по английски
"Смерть придет и глаза у нее будт твои"

в 1987 году после того как я написал "Благодаря тебе мир становится гильотиной падающей мне на шею"

я увидел как Peter Coyote исполняющий роль Павезе в фильме Un homme amoureux прижимается к животу Greti Scacchi игравшей єту синьору и плачет.потрясенный этой сценой ,будто катапультированной на экран из моей жизни,я написал о павезе,но о себе,что тот преподает нам всем этику благоговения перед женщиной,я приписал себе этот императив как микстуру,как тот доктор из ламберне писавший об этике благоговения перед жизнью


update:

вспомнил как он сказал
"правительство отпускает нам чуть чуть свободы,а мы тратим ее на женщин"

Anne Sexton

Пишущая женщина слишком остро чувствует.
О, трансы и предзнаменованья!
Словно мало ей месячных, детей и островов,
Мало соболезнователей, сплетен и овощей.
Ей кажется, что она может спасти звезды.
Писатель по натуре – шпион.
Любимый, это обо мне.
Пишущий мужчина слишком много знает,
О, заклятья и фетиши!
Словно мало ему эрекций,
конгрессов и товаров,
Мало машин, галеонов и войн.
Из старой мебели он делает живое дерево.
Писатель по натуре – мошенник.
Любимый, это о тебе.
Мы никогда не любили себя,
Мы ненавидели даже собственные
шляпы и башмаки,
Но мы любим друг друга, милый, милый.
Наши руки голубы и нежны,
В наших глазах страшные признанья.
А когда мы поженимся,
Наши дети брезгливо уйдут.
У нас слишком много еды, и нет никого,
Кто съел бы все это нелепое изобилие.

(no subject)

булимия публичности