чтение после стакана лимонного сока

. Школы, скажем так, начали льстить жизни. А

что, если жизни, по сути, нет дела до этой школьной лести? Возможно, нам

только претят нежности. Жизнь не желает слушать одно и то же про то,

какая она милая, хорошая, славная, очаровательная, замечательная и важная.

Таким образом, школа служит жизни, предупреждает её буквально во

всём с ужасной любезностью, а жизнь, может быть, от этого делается строптивой

и недовольной и отказывается от услуг с таким чувством, будто эти

выражения любви для неё унизительны. Жизнь говорит: “Мне не нужна

ваша расторопная помощь, позаботьтесь-ка лучше о себе”, и я думаю, жизнь

права – школа должна заботиться о себе, должна заботиться о том, чтобы

являться школой во всех отношениях. У жизни испокон есть собственное,

вечное и исконное, далеко не тривиальное предназначение. У школы нет

задачи понять жизнь и включить её в процесс обучения. О школе жизни

жизнь позаботится сама и в своё время. Когда школа служит себе, воспитывает

детей исключительно в собственном духе, жизнь находит таких детей

куда интересней и, наверное, сразу принимает их в свои объятия и знакомит

с жизненными сокровищами. Жизнь ведь тоже хочет воспитать выпускников

школ в своём духе. А если дети уже в школе воспитываются в духе жизни,

то жизни потом откровенно скучно. Она зевает и говорит: “Дайте поспать.

Вы отобрали у меня моё дело. Дети и так уже всё знают. Что мне с

ними делать? Они и так уже лучше осведомлены о жизни, чем я сама”. Тогда

всё движется, и тем не менее стоит на месте, всё как во сне. Жизнь открывается

только тому, кто ей доверяет. Обеспечение детей знанием жизни

со школьной скамьи говорит о боязливости, и с таким избытком предусмотрительности

далеко не уйдёшь. Не придётся ли вернуться к беззаботности,

от стольких-то забот? “Если я кажусь вам такой невыносимой, – говорит

жизнь, – зачем вы вообще вступаете в меня? Не стоит труда. Если вы не

позволяете мне ни одной усмешки над неопытными новобранцами, мне оста

ётся только безразличие. Если не хотите боли, не получите и наслаждений.

Если вы заранее нацеливаетесь в меня, то с самого начала сбиваетесь с

курса. Слишком много уверенных в своей правоте, и все хотят взять меня в

оборот. А что, если я их попросту не замечаю? Если не даю им пить из своих

источников, прячу перед ними все богатства? Если мне нет радости в людях,

то как они смогут найти во мне радость? Вот они приходят все, оснащ

ённые искусством жизни, но всё, что у них есть, это искусственность, а не

я. Только во мне они смогли бы найти искусство, но если бы они его нашли,

то назвали бы его по-другому. Мне не разрешается дарить им счастье, но

как они будут счастливы, как смогут почувствовать, что такое счастье, если

счастье от несчастья неотделимо так же, как свет от тени, которые прямо

зависят друг от друга? Они уже не хотят добра и зла, хотят только добра, но


такая прихоть не выполнима. И то, что они меня теперь так здорово понимают

– что им с того? Одна спесь

( Read more... )