
Я любил смотреть на старых негров с маленькими жесткими седыми бородами и большими глазами еврейских басенд хаундов.
не все старые негры такие какие ,так же как и не все старые евреи похожи на патриархов.
они сидели в старых черных пальто на мокрых скамейках парков и кормили голубей ставших неухоженными от дождя.казалось это занятие доставляет больше радости чем секс и написание романов.Значительность о которой они ничего не знали,вкладывала в их облик столько мудрости,что смотря на них я начинал понимать:можно не иметь ничего,ни денег,ни женщин,ни таланта и оставаться неумоляемым,обладать правом полноты,не отбираемым скудностью доступных тебе благ.
я ждал момента когда кормление закончится и старик достанет из кармана смятую пачку сигарет и закурит.белизна сигареты сжимаемая черными пальцами,медлительное приближение фильтра ко рту..я доставл сигарету и закуривал тоже..и тогда мне казалось что курю я так же как и этот старик..,а раз так то и все остальное во мне такое же как и в нем.и я могу относится к себе так же..и мои желание уже не те.Я переставал думать о смерти и о 15 летних девушках с розовыми пятками и нежным похуизмом в душе.
Всем казалось, будто сквозняки на перекрестках эбонитовых улиц надули ему эту утонеченную усталость и артритные суставы с самого дня его появления на свет. В это бессознательно верили поголовно все, и, начиная от самого господина Фельдмана,чья дочь играла по ночам на скрипке сидя голой в ванной и куря сигары и до последнего фраера из Бруклина покупающего каждое воскресение лотореи, никто в этом несомневался. О том, как окружающие обращались с человеком подобной наружности, не стоило бы, пожалуй, и писать. В самурайских ресторанах на окраинах обращали не больше внимания, чем на эгсгибиционистов обнажающих гениталии,будто они не такие как у всех. Даже его предки - а их, со званием и без званий, было около двух тысяч - относились к нему с удивительным для мертвых равнодушием.. Не было случая, чтобы они прервали свою болтовню, когда он их о чем нибудь просил. Наверное, фигура старика живущего без телевизора кушающего стоя смотря в окно так же мало застила им зрение, как ландшафты города. И если уж так вели себя его предки,то старшие по должности, всякие там спящие со старыми женщинами и начальствующие в своих снах, согласно всем законам природы вообще решительно отказывались его замечать. Скрывая под маской ледяного равнодушия свою детскую и бессмысленную к нему враждебность, они при необходимости сказать ему что-либо обходились исключительно жестами.А ведь Жить в
Самочинном мире, там немой союз воды и земли, законченное, точное творение, истина. Истина. И снова райский механизм заедает от спасительной песчинки-человека. Довольно самой малости, чтобы разладить надежное устройство неумолимой истины, -- мелочи,зароненной в песок, едва заметной трещины на поверхности канонического образа, пустячного исключения в безукоризненной цельности необозримого берега. Издалека это всего лишь черная точка в пустынном пространстве --ничтожный человечек и простенький мольберт. Мольберт бросил якорь из тонких веревок, придавленных к песку четырьмя маньяками. Валкая конструкция слегка подрагивает на хлестком ветру. Человечек утопает в себе и других и захлебывается. Он обращен лицом к лицу. Пальцы играют обоюдоострым ножом. Человечек, словно часовой, зорко охраняет краешек мира от бесшумного нашествия совершенства
( Read more... )