чтение после пино-фран

Сюжет с “фунтом собственной плоти” еще до Шекспира имел долгую литературную историю в Англии, включая один из рассказов-“новелл”, включенных в “Геста романорум” (“Деяния римлян”), итальянский сборник рассказов, весьма популярный в средневековой Европе. Там, однако, место жестокого ростовщика-еврея занимал скупой купец-христианин, у которого влюбленный благородный рыцарь одалживает тысячу флоринов. Они тоже подписывают соглашение, включающее этот злосчастный “фунт плоти”, и когда благородный рыцарь не в состоянии своевременно отдать долг, купец тащит оного рыцаря в суд (как и Шейлок — Антонио). И вердикт, вынесенный этим судом, полностью идентичен вердикту из “Венецианского купца”: “Поелику сие условие записано в упомянутом сговоре, означенный купец имеет право отсечь один фунт мяса от костей означенного рыцаря. Но в сговоре ничего не записано о крови рыцаря. Посему означенный купец не располагает правом ни на единую ее каплю”. А так как отрезать “фунт мяса от костей”, не пролив ни капли крови, невозможно, благородный рыцарь выигрывает дело.

Помимо этой “новеллы”, Шекспир, вне всяких сомнений, знал также популярную английскую “Балладу о еврее Гернуте, он же Венецианский еврей”. В знаменитом сборнике известного собирателя английского фольклора Томаса Перси “Реликвии старинной поэзии” (1765) эта баллада сопровождается аннотацией-припиской: “Эта песня рассказывает о жестоком Гернуте, еврее, который одолжил некоему купцу сто крон и чуть не отрезал у него фунт плоти, поскольку тот не расплатился в назначенное время”.

Существенную роль в появлении в Европе множества ростовщиков-евреев сыграл известный закон Торы (Второзаконие, 23, 19-20): “Не отдавай брату своему ни серебра, ни хлеба, ни чего-нибудь другого, что можно отдавать в рост. Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой, благословил тебя во всем, что делается руками твоими”.

По законам средневековой Европы евреи не имели права ни принадлежать к торговым и купеческим христианским компаниям, ни создавать свои собственные; им было запрещено образовывать ремесленные гильдии, покупать землю и быть фермерами. Одно время они успешно подвизались в качестве врачей — пока европейские университеты не начали выпускать своих собственных профессионалов, после чего евреи были изгнаны и из этой области. Они могли лишь быть мусорщиками, старьевщиками, мелкими уличными торговцами и... ростовщиками — это разрешал их собственный закон и закон стран их расселения.

В 1179 году произошел совершенно неожиданный поворот истории: на Третьем Латеранском соборе, по инициативе благочестивого Папы Александра III, занятие ростовщичеством было признано для христианина смертным грехом и категорически запрещено, под угрозой отлучения от церкви. Своеобразная ирония: основой для этого решения послужил цитировавшийся выше пассаж из Второзакония; только под “братом своим”, коему запрещалось давать деньги в рост, понимался теперь христианин. Лишь евреям, “сатанинскому племени, все едино погрязшему во всех смертных грехах” (так говорилось в постановлении Собора), было оставлено право ссужать деньги под проценты. И в Англии Плантагенетов ростовщики-евреи стали повседневной реальностью.


( .. )

(no subject)

Досье на меланхолию.

4.


Я пришел в условленное время.Он сидел в маленьком кресле,закинув как всегда дрожащую ногу-гиперкинез внутреннего дискомфорта- на подлокотник .рептилия пустившая корни в анабиоз непричастности.

-Я мерзну -сказал он с хрустом застывшего в гортани инея и тутт же -Никого не хочеться обнять

в тот вечер мы проходили Плач Иеремии.Он закурил сигарету,полуприкрыл глаза и выпуская дым из ноздрей стал читать нараспев караоке ветхого завета

:-Я человек, испытавший горе от жезла гнева Его. Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет. Так, Он обратился на меня и весь день обращает руку Свою; измождил плоть мою и кожу мою, сокрушил кости мои; огородил меня и обложил горечью и тяготою; посадил меня в темное место, как давно умерших; окружил меня стеною, чтобы я не вышел, отяготил оковы мои, и когда я взывал и вопиял, задерживал молитву мою; каменьями преградил дороги мои, извратил стези мои. Он стал для меня как бы медведь в засаде, как бы лев в скрытном месте; извратил пути мои и растерзал меня, привел меня в ничто; натянул лук Свой и поставил меня как бы целью для стрел; послал в почки мои стрелы из колчана Своего. Я стал посмешищем для всего народа моего, вседневною песнью их. Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью. Сокрушил камнями зубы мои, покрыл меня пеплом. И удалился мир от души моей; я забыл о благоденствии...

Нога перестала дрожать,соскользнув к своей сестре ,голова немного откинулась назад,зрачки вскрылись матовостью ,он пьянел от своей речи.Совращенный синтаксисом , обольщяясь ритмом фонем он засттревал в своем искушении,не успевая дотянуться до высоковольтных катакомб духа использующего Слово как контейнер для контрабанды самого себя.

Его утешала изреченность.всякая неизрекаемость-была для него нестерпима.он одержим воплощением,не ради Вести,а на поводу у искуса запечатленности.


Он обмяк в кресле убаюканный ,подкинув себя в произнесенный текст.

Отложив библию в сторону и зевнув он сказал:

Но дал он мне язык касающийся нёба,что бы во всякий час и в любую кручину я мог свидетельствовать о себе везде, где дознания мои пламенеют трепетом перед его тишиной!.

Его брови стали темнеть ,ресницы загустели,пальцы трогали воздух как свиток.

-Писять хочу.
Он вышел из комнаты.
Я протянул руку к лежавшему на столе большого формата тому рассказов Чехова чья обложка была измазанна парфюмерным лаком.Из нее мне на брюки посыпались листики,обрывки,клочки бумаги .
В автоматизме невольного чтения любого попавшегося на глаза текста я нечайно прочел несколько написанных заглавными буквами строк :Дневник парикмахера,записки сантехника,письмо стоматолога,
мемуары продавщицы семечек,отчет женщины фармацевта,репортаж почтальона,ночное досье проводницы поезда и заинтересовавший меня заголовок :Воспоминания свидетеля Иеговы.я пробежал по тексту глазами.это было небольшое описание одного из моих визитов к нему,написанное от моего имени,сюжета встречи и приблизительных цитат произнесенных фраз.

Он вернулся когда я слаживал рассыпанные листы.помогая мне справиться,он уложил их в стопку ,поднял лежащую на ладони пачку как бы взвешивая ее и сказал:

- Легче мудаку пролезть сквозь игольное ушко,чем мне,быть записанным кем нибудь

мученик доминант. Он одел шапку,укутался в пальто,обернул шею шарфом и снова начал читать Плач Иеремии

:Евшие сладкое истаевают на улицах; воспитанные на багрянице жмутся к навозу. Наказание нечестия дщери народа моего превышает казнь за грехи Содома: тот низринут мгновенно, и руки человеческие не касались его. Князья ее были в ней чище снега, белее молока; они были телом краше коралла, вид их был, как сапфир; а теперь темнее всего черного лице их; не узнают их на улицах; кожа их прилипла к костям их, стала суха, как дерево.

чтение после вермишели

56-летний Гарет Армстронг, валлийский трагик, режиссер и писатель, сделал Шейлока делом своей жизни.

Все началось в 1998 году после особенно нехорошего театрального сезона в Солсбери в Англии. Сыграв за один год и Ричарда III, и Макбета, Армстронг получил еще одну роль: Шейлока.

"Я подумал про себя: это будет легко, - рассказывает Армстронг. – Но скоро я обнаружил, что нужно полюбить своего персонажа, чтобы сыграть его хорошо, а я не питал добрых чувств к Шейлоку. Он очень безжалостный персонаж".

И хотя роль короля была легкой для него, роль еврея для валлийца – это вам не шутки. "Я никогда не был настоящим королем, - делится Армстронг, - но я могу представить себе всю имеющуюся у него власть. Но если ты играешь персонажа, лишенного нормального социального статуса, то к нему нужно подходить по-другому".

Поэтому Армстронг взялся за расследование. Надеясь получше понять известного героя, Армстронг начал искать информацию о Шейлоке в британских и американских библиотеках. Он просмотрел все – от Библии до учебников по истории и руководств по театральным постановкам.

То, что он обнаружил, заинтересовало его. Постепенно, шаг за шагом, Армстронг узнавал не только о Шейлоке, но и об антисемитизме, существовавшем на протяжении поколений в разных странах. Он узнал, например, что впервые миф об употреблении крови неевреев возник в Англии, что в июне 1946 года, после освобождения нацистских концлагерей, в Польше было убито 11 евреев, переживших Холокост – они погибли от рук своих соседей, которые заподозрили, что евреи убили христианского мальчика и использовали его кровь для приготовления мацы.

Он также узнал многое о самом Шейлоке, который был вдовцом, отцом-одиночкой, ненавидевшем свою работу. У него не было друзей и он жил в гетто. Армстронг понял, что, чтобы зрители прониклись к Шейлоку реальными чувствами, они должны пройти тот же образовательный процесс.

Так появился на свет "Шейлок", спектакль одного актера, в котором Армстронг мужественно совмещает образ противоречивого героя с елизаветинской манерой игры, историей антисемитизма и выдержками из христианской теологии.
Большая часть пьесы – это взгляд глазами Тубала, друга Шейлока, второго шекспировского еврея. Армстронг представляет Тубала как молчаливого свидетеля невзгод и безумия Шейлока, давая комментарии с точки зрения того, кто подвержен всему тому же, что и сам Шейлок.