(no subject)
Apr. 3rd, 2007 12:43 pmмужчина породы азазель
7/2
Слупер вздохнул и сказал:Простите.Я Вас утомил.просто женщины как некоторые фильмы Годара.говорить о них интереснее,чем жить с ними.
Он уложил икающюю женщину на стулья и вышел на балкон.На краю перил лежал окурок медсестры с губной помадой на фильтре.Закурив чинарик он продолжил писать в книге Батая :Я ждал от отношений ,того что другие ждут от Искусства.Что бы те же самые законы безоговорочно управляли нашей с Моной совместной жизнью.Ведь искусство избегает обыденности.Я не стремился к форме и законченности,даже неотразимость была не столь существенна,как неусыпное присутствие нескольких измерений,не потому что прикасаясь к лицу Моны я должен был делать это как Трентиньян коснувшийся щеки Роми Шнайдер в фильме "Поезд"
,
наблюдая за своими соприкосновениями со стороны,но так как исскуство брезговало мною, мне приходилось добывать полноту для наших отношений в том ,что Бинсвангер назвал смещением одного из модусов, нарушая единство прошлого, настоящего и будущего.В умышленной криптомнезии я приближался не к искусству,а к неврозу и вносил разлад в синхронность нашего присутствия друг с другом,утрачивая Мону в настоящем , даже если она не чувствовала отчетливо перемены во мне ,она утрачивала меня ,уходящего от нее к ней же ,туда где она укладывала меня спать в моем детстве, приучая не бояться темноты немыслимыми доводами о том что темнота мечтает со мной дружить,а я отталкиваю ее и она обижается.Пела колыбельную,десенсебилизирующюю чувствительность к языку как к репетитору печали:
Золотая пава взлетела, взлетела,
И ночь открыла свои золотые глаза.
Ясный мой, засыпай.
Ночь открыла свои золотые глаза,
Я была скрипкой и ты был смычком.
Грозный мой, засыпай.
Я была скрипкой и ты был смычком,
И счастье, очарованное, утомилось нами.
Нежный мой, засыпай.
И счастье, очарованное, утомилось нами,
Оставило нас одних и улетело, улетело.
Печальный мой, засыпай.
И счастье, очарованное, утомилось нами,
Оставило нас одних и улетело, улетело.
Печальный мой, засыпай.
Со стороны столовой раздался крик музы Мандельштама-поварихи Кати:Завтрак!Завтрак!Мужики завтракать идите!
7/2
Слупер вздохнул и сказал:Простите.Я Вас утомил.просто женщины как некоторые фильмы Годара.говорить о них интереснее,чем жить с ними.
Он уложил икающюю женщину на стулья и вышел на балкон.На краю перил лежал окурок медсестры с губной помадой на фильтре.Закурив чинарик он продолжил писать в книге Батая :Я ждал от отношений ,того что другие ждут от Искусства.Что бы те же самые законы безоговорочно управляли нашей с Моной совместной жизнью.Ведь искусство избегает обыденности.Я не стремился к форме и законченности,даже неотразимость была не столь существенна,как неусыпное присутствие нескольких измерений,не потому что прикасаясь к лицу Моны я должен был делать это как Трентиньян коснувшийся щеки Роми Шнайдер в фильме "Поезд"
наблюдая за своими соприкосновениями со стороны,но так как исскуство брезговало мною, мне приходилось добывать полноту для наших отношений в том ,что Бинсвангер назвал смещением одного из модусов, нарушая единство прошлого, настоящего и будущего.В умышленной криптомнезии я приближался не к искусству,а к неврозу и вносил разлад в синхронность нашего присутствия друг с другом,утрачивая Мону в настоящем , даже если она не чувствовала отчетливо перемены во мне ,она утрачивала меня ,уходящего от нее к ней же ,туда где она укладывала меня спать в моем детстве, приучая не бояться темноты немыслимыми доводами о том что темнота мечтает со мной дружить,а я отталкиваю ее и она обижается.Пела колыбельную,десенсебилизирующюю чувствительность к языку как к репетитору печали:
Золотая пава взлетела, взлетела,
И ночь открыла свои золотые глаза.
Ясный мой, засыпай.
Ночь открыла свои золотые глаза,
Я была скрипкой и ты был смычком.
Грозный мой, засыпай.
Я была скрипкой и ты был смычком,
И счастье, очарованное, утомилось нами.
Нежный мой, засыпай.
И счастье, очарованное, утомилось нами,
Оставило нас одних и улетело, улетело.
Печальный мой, засыпай.
И счастье, очарованное, утомилось нами,
Оставило нас одних и улетело, улетело.
Печальный мой, засыпай.
Со стороны столовой раздался крик музы Мандельштама-поварихи Кати:Завтрак!Завтрак!Мужики завтракать идите!