чтение после душа
Apr. 15th, 2005 07:40 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
davidovЕсли любить Достоевского, что можно поделать — что может поделать еврей, — зная, что Достоевский ненавидел евреев? Как объяснить злобный антисемитизм, который выказывает “человек, столь чувствительный в своих романах к страданиям людей, этот ревностный защитник униженных и оскорбленных”? И как понять, что именно заключено “в этом особом тяготении евреев к Достоевскому”?
Длинный список “евреев-литературоведов, ставших почти монополистами в изучении творческого наследия Достоевского”, выстроенный Цыпкиным, начинается с талантливого и, пожалуй, самого выдающегося из них Леонида Гроссмана (1888—1965). Его труды — важный источник биографических построений Цыпкина. Еще одна книга, которая помимо “Дневника” названа в начале романа — результат научной работы Гроссмана. Он подготовил первое издание “Воспоминаний А. Г. Достоевской”, которое вышло в свет через семь лет после ее смерти, в 1925 году. Цыпкин предполагает, что в этой книге нет упоминаний “о жидочках на лестнице” и прочих подобных выражений, возможно, потому, что “Воспоминания” написаны вдовой накануне революции, “может быть, даже уже после знакомства с Леонидом Гроссманом”.
Цыпкин, по-видимому, знал такие значительные исследования Гроссмана, как “Бальзак и Достоевский” (1914) и “Библиотека Достоевского по неизданным материалам” (1919). Вряд ли он прошел мимо повести “Рулетенбург” (1932) — фантазии на полях романа об игорной страсти (как известно, “Игрок” сперва именно так и назывался). Но одну книгу Гроссмана Цыпкин вряд ли читал, поскольку она была фактически изъята из обращения. “Исповедь одного еврея” (1924) — это история жизни одновременно самого необычного и самого жалкого из еврейских поклонников Достоевского, Аркадия Ковнера (1842—1909), уроженца виленского гетто, с которым Достоевский вступил в переписку. Безрассудный самоучка Ковнер поддался чарам писательского таланта и, прочитав “Преступление и наказание”, пошел на воровство, чтобы помочь больной бедной девушке, в которую был влюблен. В 1877 году осужденный на четыре года каторги, накануне этапа в Сибирь, Ковнер написал Достоевскому из камеры в Бутырской тюрьме, обвинив его в ненависти к евреям (за первым письмом последовало и второе — о бессмертии души).
Длинный список “евреев-литературоведов, ставших почти монополистами в изучении творческого наследия Достоевского”, выстроенный Цыпкиным, начинается с талантливого и, пожалуй, самого выдающегося из них Леонида Гроссмана (1888—1965). Его труды — важный источник биографических построений Цыпкина. Еще одна книга, которая помимо “Дневника” названа в начале романа — результат научной работы Гроссмана. Он подготовил первое издание “Воспоминаний А. Г. Достоевской”, которое вышло в свет через семь лет после ее смерти, в 1925 году. Цыпкин предполагает, что в этой книге нет упоминаний “о жидочках на лестнице” и прочих подобных выражений, возможно, потому, что “Воспоминания” написаны вдовой накануне революции, “может быть, даже уже после знакомства с Леонидом Гроссманом”.
Цыпкин, по-видимому, знал такие значительные исследования Гроссмана, как “Бальзак и Достоевский” (1914) и “Библиотека Достоевского по неизданным материалам” (1919). Вряд ли он прошел мимо повести “Рулетенбург” (1932) — фантазии на полях романа об игорной страсти (как известно, “Игрок” сперва именно так и назывался). Но одну книгу Гроссмана Цыпкин вряд ли читал, поскольку она была фактически изъята из обращения. “Исповедь одного еврея” (1924) — это история жизни одновременно самого необычного и самого жалкого из еврейских поклонников Достоевского, Аркадия Ковнера (1842—1909), уроженца виленского гетто, с которым Достоевский вступил в переписку. Безрассудный самоучка Ковнер поддался чарам писательского таланта и, прочитав “Преступление и наказание”, пошел на воровство, чтобы помочь больной бедной девушке, в которую был влюблен. В 1877 году осужденный на четыре года каторги, накануне этапа в Сибирь, Ковнер написал Достоевскому из камеры в Бутырской тюрьме, обвинив его в ненависти к евреям (за первым письмом последовало и второе — о бессмертии души).
