davidov | чтение с болью в пальце

Филипа Ларкина бы я любил, коль был
бы анличанином, залог условный мил
тем, что мечтателен. И все-таки заслуга
моя: неплохо я его переводил,
прибегнув к помощи внимательного друга.
Как будто брата я нашел в чужой земле,
как будто ножичек его носил в чехле,
велосипедные в карман совал зажимки
и в церковь сельскую входил, в добре и зле
провидя Божий смысл и чертовы ужимки.

Я с ним рассматривал чужой фотоальбом
и видел женщину одну и ту же в нем,
но в разных ракурсах, то девочкой с косицей,
то взрослой барышней -- и юношей кругом,
и ревновал я к ним, и спал с розоволицей.

И я разглядывал надгробие одной
семьи: граф Аррундель лежал на нем с женой,
перчатку каменную сняв с руки и руку
держа любимую, как пылью, тишиной
накрыт, смертельную преодолев разлуку.

И к морю тусклому сходил я вместе с ним,
и любовались мы купаньем отпускным
добропорядочных людей с детьми, и даже
чуть-чуть завидовали им, и сладкий дым
от пароходика стоял тех мест на страже.

И я с ним в комнате сидел, и он меня
не видел, чуткое молчание храня,
с ним ездил в лондонскую я библиотеку,
пока однажды он один средь бела дня
не переправился через ночную реку.

И мне стихи его, написанные там,
увы, неведомы... Он к розовым кустам
поближе ставит стул, склоняясь над строкою,
и ходит к Йейтсу их читать по вечерам
за вечным сумраком, за каменной стеною...