чтение на кухне после сна в позе эмбриона поперек дивана

Некоторые люди хранят свои лица в точках внутреннего доступа, - говорит Атом. Они с Мэдди в приватной норе, которую она расширила, чтобы втиснуть оружейную лабораторию. В этом подобии ванной для чужих Мэдди превратила баллистику в кулинарное искусство. Братство правильно утверждает, что если у тебя есть оружие, скоро ты найдёшь предлог им воспользоваться, теория доказана глобальной ядерной угрозой и их собственной игрой с огнём. Мэдисон пошла дальше, алхимически трансформировав старую практику в жидкое золото. Мгновенно действующие психотропы в дротиках с мягкими наконечниками цельнотянуто загоняют жертву в слепящий ландшафт, откуда она возвращается чище, чем раньше. От сонника человек замирает, как стоял, при этом стирается три минуты восприятия, и потерю замечаешь, только когда банковские кассиры внезапно начинают визжать и вскрывается грандиозное финансовое несоответствие. Представителей казначейства обрадовали ге-мисинковым возбудителем во время общественного выступления, заставив их выхихикать правду. Главных конкурентов можно подстрелить и засунуть такси, они проснутся вообще без личности.
Привыкнув больше ценить собственность, нежел человеческую жизнь, закон может простить нехватку смерти,но не нехватку разрушительности а посему робко склоняется к тому, чтобы лишить метаболики их статуса мягкой угрозы. Даже этот вариант едва не завяз, потому что жертвы, просыпаясь, чувствовали себя лучше, чем последние несколько лет. Когда метаболики хлынули на улицы, имена вооружённых ими стали ценным ресурсом, и люди ехали через весь город, чтобы броситься на линию огня. Братство, которое воспринимало невежество как некое подобие морального долга, продолжало работать с простыми примесями. Мэдди скрыла своё достижение глубоко в сердце.
-Хочешь услышать остальное?
— Не кури здесь, — говорит Мэдди. — Плохо для патронов.
— Над чем работаешь?
Мэдди поднимает жестяной футбольный мяч из контурного манипулятора. — Синдикатная бомба. Выдирает подтекст из любого положения, где её дёрнут. Лишает происходящее смысла примерно на три часа.
— Надо её пускать издали.
— Нет, не надо, если возьмёшь с собой вот это. — Она протягивает руку, кулак сжат.
— И что это?
Она разжимает кулак, ладонью вверх — там ничего нет.
— Ничего нет, солнышко.
— Просто при условии, что ты знаешь

Они выходят в гостиную, где Тэффи стряпает обоим заморозку. Мэдди у открытого окна, её волосы развеваются, как дым. Тэффи протягивает ей стакан и просто разглядывает её, её аура пульсирует, как северный ветер.

чтение на днях после возвращения из "Лас Книгаз"

Их нельзя не заметить, трудно избежать, невозможно забыть. Не замечая друг друга, с невидящими глазами, жутко подвывая неслышному голосу, они бредут по площадям и улицам планеты, одиноко приплясывая в такт тайному ритму, который им диктует обвившийся вокруг каждой шеи серебристый божок с хвастливым именем ай-Под.
- Когда Sony, - рассказывает в своих мемуарах основатель этой фирмы Акио Морита, - выпустила первые плееры, к ним прилагались две пары наушников.
«Музыка на двоих» считалась романтическим изобретением, наподобие танго и алькова. Революция началась с того, что I одна пара наушников оказалась лишней. Поющая машинка явила себя безотказным протезом любви и дружбы, попутно разрешив проблему одиночества. Экспансия портативности I завершила победу технологии. Теперь досуг никогда не бросает нас: телефон стал мобильным, компьютер - ручным, кино - переносным, музыка - вездесущей, совсем как воздух. Видать, мы страшно не доверяем своей душе, если боимся оставить ее наедине.
Давно одолев скуку дома, прогресс добил ее на пленэре. В самом деле, где нам теперь скучать? В небе? На земле? В метро? Разве что - под водой. Но вот уже и в нашем душе поселился водонепроницаемый приемник, который делится новостями, пока я намыливаюсь.
Что же тут плохого? И что хорошего в скуке? Увлекшись реальным телевидением, британские продюсеры на три месяца переселили лондонскую семью в викторианский дом, устроенный по последнему слову науки и техники 1900 года. Больше, чем дровяная кухня и ручная стирка, несчастных добровольцев угнетала беспросветная скука. Всего век назад мы еще жили в активном залоге, сами добывая себе развлечения, как дичь на охоте. Не сумев удовлетвориться самодельным досугом (беседой, декламацией и музицированием), наши современники сбежали в настоящее - они не вынесли встречи со скучным прошлым.
Я понимаю их, когда вспоминаю свое раннее детство, пришедшееся на викторианский период советской власти. Скучнее всего мне было до того, какя пошел в школу, потом было страшно. Вроде бы, одно должно исключать другое: - Когда голодный, - сказал мне нью-йоркский бездомный, -уже не скучно.
Но в юности я больше всего боялся скуки. Особенно когда пристраивался к хвосту, чтобы сдать пустые бутылки. О, это пугливое ожидание праздника, который в любой момент

грозила сорвать табличка «Тары нет».

( Read more... )