davidov | чтение перед ужином

Стивен Д., 22 лет, студент-медик, наркоман (кокаин, PCP, амфетамины).
Однажды ночью -- яркий сон: он -- собака в бесконечно богатом, "говорящем"
мире запахов. ("Счастливый дух воды... отважный запах камня"). Проснувшись,
обнаруживает себя именно в этом мире ("Словно все вокруг раньше было
черно-белым -- и вдруг стало цветным").
У него и в самом деле обострилось цветное зрение ("Десятки оттенков
коричневого там, где раньше был один. Мои книги в кожаных переплетах --
каждая стала своего особого цвета, не спутаешь, а ведь были все
одинаковые"). Усилилось также образное восприятие и зрительная память
("Никогда не умел рисовать, ничего не мог представить в уме. Теперь --
словно волшебный фонарь в голове. Воображаемый объект проецирую на бумагу
как на экран и просто обрисовываю контуры. Вдруг научился делать точные
анатомические рисунки"). Но главное -- запахи, которые изменили весь мир
("Мне снилось, что я собака, -- обонятельный сон, -- и я проснулся в
пахучем, душистом мире. Все другие чувства, пусть обостренные, ничто перед
чутьем"). Он дрожал, почти высунув язык; в нем проснулось странное чувство
возвращения в полузабытый, давно оставленный мир.
-- Я забежал в парфюмерную лавку, -- продолжал он свой рассказ. --
Никогда раньше запахов не различал, а тут мгновенно узнавал все. Каждый из
них уникален, в каждом -- свой характер, своя история, целая вселенная.
Оказалось, что он чуял всех своих знакомых:
-- В клинике я обнюхивал все по-собачьи, и стоило потянуть носом
воздух, как я не глядя узнавал два десятка пациентов, находившихся в
помещении. У каждого -- своя обонятельная физиономия, свое составленное из
запахов лицо, гораздо более живое, волнующее, дурманящее, чем обычные
видимые лица.
Ему удавалось, как собаке, учуять даже эмоции -- страх, удовлетворение,
сексуальное возбуждение... Всякая улица, всякий магазин обладали своим
ароматом -- по запахам он мог вслепую безошибочно ориентироваться в
Нью-Йорке.
Его постоянно тянуло все трогать и обнюхивать ("Только наощупь и на нюх
вещи по-настоящему реальны"), но на людях приходилось сдерживаться.
Эротические запахи кружили ему голову, но не более, чем все остальные --
например, ароматы еды. Обонятельное наслаждение было так же остро, как и
отвращение, однако не в удовольствиях было дело. Он открывал новую эстетику,
новую систему ценностей, новый смысл.
-- Это был мир бесконечной конкретности, мир непосредственно данного,
-- продолжал он. -- Я с головой погружался в океан реальности.
Он всегда ценил в себе интеллект и был склонен к умозрительным
рассуждениям -- теперь же любая мысль и категория казались ему слишком
вычурными и надуманными по сравнению с неотразимой непосредственностью
ощущений.