: обе они одинаково наги и желанны, смешиваясь в этом полном отсутствии моральных установлении, которое влечет за собой обнаженность человеческого тела, обе схвачены на пороге особенно вдохновенных деяний:
первая, Лукреция, с приставленным к самому центру своей белоснежной груди, между двух восхитительно упругих и округлых персей (соски которых кажутся столь же твердыми, как те камни, которые украшают (в том же самом месте) латный ошейник или доспехи), заостренным лезвием кинжала, на самом конце которого уже переливаются жемчужным блеском, подобно тому, как самый интимный дар брызжет на кончике полового органа, несколько капелек крови, и готовая загладить последствия свершенного над ней насилия сходным жестом - жестом, что погрузит в теплую оболочку плоти напряженное до невозможности орудие кровавой смерти, подобное неумолимому мужескому жезлу на-сильника, когда тот против ее воли вошел в уже приот-крывшееся между ее ног отверстие, мягкую розов\ю язву, которая уже через несколько мгновений отвечала полнокровными излияниями, в точности так же, как нанесенная кинжалом рана - более глубокая, а также и более скверная, но, возможно, и более пьяняшая - брызнет из самого нутра млеющей или испускающей дух Лукреции целым потоком крови;
вторая, Юдифь, с обнаженным, как и она сама, мечом в правой руке, острие которого впивается в зем-лю вблизи ее босых ног с крошечными пальчиками, а весьма широкое и крепкое лезвие только что снесло Олоферну голову, которая висит зловещим обрубком в левой руке героини, чьи пальцы спутались в зверском союзе с его волосами, - Юдифь с колье, которое от-нюдь не легче цепей каторжника и холодок которого вокруг ее сладострастной шеи напоминает о холоде меча возле ее ног, - Юдифь, кроткая и словно бы уже и думать забывшая о той бородатой голове, которую она держит в своей руке будто фаллический отросток, кото-рый она могла обрубить лишь сжав свои нижние губы, когда Олоферн еще изнемогал от приливших чувств, если вообще в порыве людоедского безумия не откусила бы его своими собственными зубами от толстого тела опьяневшего (и, возможно, облеванного) мужчины
первая, Лукреция, с приставленным к самому центру своей белоснежной груди, между двух восхитительно упругих и округлых персей (соски которых кажутся столь же твердыми, как те камни, которые украшают (в том же самом месте) латный ошейник или доспехи), заостренным лезвием кинжала, на самом конце которого уже переливаются жемчужным блеском, подобно тому, как самый интимный дар брызжет на кончике полового органа, несколько капелек крови, и готовая загладить последствия свершенного над ней насилия сходным жестом - жестом, что погрузит в теплую оболочку плоти напряженное до невозможности орудие кровавой смерти, подобное неумолимому мужескому жезлу на-сильника, когда тот против ее воли вошел в уже приот-крывшееся между ее ног отверстие, мягкую розов\ю язву, которая уже через несколько мгновений отвечала полнокровными излияниями, в точности так же, как нанесенная кинжалом рана - более глубокая, а также и более скверная, но, возможно, и более пьяняшая - брызнет из самого нутра млеющей или испускающей дух Лукреции целым потоком крови;
вторая, Юдифь, с обнаженным, как и она сама, мечом в правой руке, острие которого впивается в зем-лю вблизи ее босых ног с крошечными пальчиками, а весьма широкое и крепкое лезвие только что снесло Олоферну голову, которая висит зловещим обрубком в левой руке героини, чьи пальцы спутались в зверском союзе с его волосами, - Юдифь с колье, которое от-нюдь не легче цепей каторжника и холодок которого вокруг ее сладострастной шеи напоминает о холоде меча возле ее ног, - Юдифь, кроткая и словно бы уже и думать забывшая о той бородатой голове, которую она держит в своей руке будто фаллический отросток, кото-рый она могла обрубить лишь сжав свои нижние губы, когда Олоферн еще изнемогал от приливших чувств, если вообще в порыве людоедского безумия не откусила бы его своими собственными зубами от толстого тела опьяневшего (и, возможно, облеванного) мужчины